2.3. Распад «триумвирата» и борьба за «Черниговское наследство»
В отсутствие митрополита Георгия отношения между правителями «Русской земли» накалялись. Если Неофит Черниговский действительно исполнял обязанности местоблюстителя Киевской митрополии, становится понятной та политическая активность, которую вдруг стал проявлять Святослав.
Как сообщает ПВЛ: «В год 6581 (1073). Воздвиг дьявол распрю в братии этой — в Ярославичах. И были в той распре Святослав со Всеволодом заодно против Изяслава. Ушел Изяслав из Киева, Святослав же и Всеволод вошли в Киев месяца марта 22-го и сели на столе в Берестовом, преступив отцовское завещание. Святослав же был виновником изгнания брата, так как стремился к еще большей власти; Всеволода же он прельстил, говоря, что „Изяслав сговорился со Всеславом, замышляя против нас; и если его не опередим, то нас прогонит“. И так восстановил Всеволода против Изяслава. Изяслав же ушел в Польшу со многим богатством, говоря, что „этим найду воинов“. Все это поляки отняли у него и выгнали его. А Святослав сел в Киеве, прогнав брата своего, преступив заповедь отца, а больше всего Божью»{322}.
Долгое время преобладало представление о том, что польский князь Болеслав II просто отобрал имущество Изяслава и выслал его из страны{323}; тем не менее существует предположение, что военные действия в пользу изгнанного князя на западных границах Руси все же были предприняты и завершились мирным договором в Сутейске (1074), который скрепил сын Всеволода Ярославича Владимир Мономах, сообщающий об этом в «автобиографической» части своего «Поучения». Очевидно, для Изяслава эта локальная польско-русская война завершилась безрезультатно, так как Болеслав не только сумел наладить отношения со Святославом, но и заключил с ним союз против чешских Пржемысловичей. В 1076 г., свидетельствует ПВЛ, «ходил Владимир, сын Всеволода, и Олег, сын Святослава, в помощь полякам против чехов». Как уточняет сам Владимир Мономах: «…послал меня Святослав в Польшу: ходил я за Глогов до Чешского леса, и ходил по земле их 4 месяца»{324}.
В борьбе с братом Изяслав был вынужден искать других союзников: он обратился за помощью к немецкому королю Генриху IV. Как писал хронист Лампрехт Герсфельдский, по завершении рождественских празднеств в Страсбурге, «немного дней спустя [Генрих IV] перебрался в Майнц, куда к нему прибыл король Руси по имени Димитрий [крестильное имя Изяслава], привезя ему бесчисленные сокровища в виде золотых и серебряных сосудов и чрезвычайно драгоценных одежд, с просьбой оказать ему помощь против его брата, который силой изгнал его из королевства и, подобно свирепому тирану, сам завладел королевской властью. Для переговоров с ним об обидах, которые он причинил своему брату, король не медля отправил Бурхарда, настоятеля трирской церкви, который должен был предупредить его, чтобы он оставил не по праву захваченный трон, иначе ему вскоре придется испытать силу оружия Германского королевства. Этот [Бурхард] оказался подходящим для такого посольства по той причине, что тот, к кому он отправлялся, был женат на его сестре, и Бурхард активно ходатайствовал перед королем, чтобы против того пока не предпринималось никаких более серьезных мер. Король же Руси до возвращения посольства поручен был королем [Генрихом] заботам маркграфа саксонского Дед и, в сопровождении которого он ранее и прибыл»{325}.
Как видно, Изяслав прибыл в Германию отнюдь не с пустыми руками, значит, ПВЛ допустила преувеличение, сообщив о том, что он лишился всего своего имущества в Польше. Генрих IV направил в Киев своих послов. Эта дипломатическая миссия была зафиксирована не только хроникой Лампрехта, но и ПВЛ, которая сообщает под 1075 г.: «В тот же год пришли послы от немцев к Святославу; Святослав же, гордясь, показал им богатство свое. Они же, увидев бесчисленное множество золота, серебра и шелковых тканей, сказали: „Это ничего не стоит, ведь это лежит мертво. Лучше этого воины. Ведь мужи добудут и больше того“»{326}. Интересно, что устами иноземных послов летописец осуждает своего князя, поведение которого не соответствовало стереотипу «идеального правителя».
С политической точки зрения, миссия Буркхарда завершилось безрезультатно, хотя богатые дары Святослава Генриху IV, по словам Лампрехта Герсфельдского, поразили воображение немцев{327}. В этих условиях Изяслав был вынужден обратиться к римскому папе Григорию VII через своего сына Ярополка, посетившего Вечный город, который, как полагают, в обмен на помощь готов был признать власть «наместника св. Петра». Известно, что Григорий VII отреагировал на миссию Ярополка в посланиях (бреве) от 17 апреля (направленном «Деметрию, королю Руси») и 20 апреля 1075 г. (направленном Болеславу II), однако исследователи спорят о том, привело ли это к каким — либо практическим результатам{328}.
Возвращаясь к истокам конфликта между правителями «Русской земли», в который оказались вовлечены крупнейшие фигуры европейской политики XI в., обратим внимание на то, что автор летописной статьи 1073 г. в соответствии с традиционными представлениями средневековой историографии приписывает начало вражды Ярославичей проискам дьявола и… властолюбию черниговского князя, а в заключение совершает традиционный экскурс в ветхозаветную историю, уподобив Святослава потомкам библейского Хама, покусившимся «на землю Сифову», и даже Исаву, который преступил «заповедь отца своего, и прия убийство». В этом можно усмотреть и скрытое уподобление Святослава Ярославича Святополку Окаянному, которому также инкриминируется властолюбие.
В летописном тексте есть еще ряд интересных моментов. Во-первых, Изяслав успел покинуть город и забрать с собой все свое имущество, а значит, об интригах Святослава ему было известно заранее. Во-вторых, Святослав и Всеволод, войдя в Киев, «сели на столе в Берестовом», т. е. в загородной княжеской резиденции, а не в самом городе. Интересное объяснение этому факту предложил М. Б. Свердлов, по мнению которого, «союзники вместе выступили против старшего брата, но сесть вдвоем на княжеский стол в Киеве они не могли, поскольку на Руси, в отличие от Византийской империи, еще не было традиции соправительства. Княжеским столом мог владеть лишь один князь. Поэтому они сели вдвоем на княжеском дворе в древнем родовом владении — селе Берестове. Там, видимо, они решили, что в Киеве будет править Святослав»{329}.
В «Русской земле» вновь установилась система «дуумвирата», когда только два из трех ее центров имели собственных князей. Не исключено, что «дуумвиры» произвели передел прочих волостей; возможно, как заметил академик М. С. Грушевский, был сделан «шаг вперед в кооперативном собирании земель»{330}. В. Н. Татищев высказал мнение, что «Святослав, приняв престол русский, брату Всеволоду дал Чернигов со всею областию». Согласно другой точке зрения, восходящей к Н. М. Карамзину, черниговский «стол» остался за Святославом.
Попробуем выяснить, на какие территории за пределами «Русской земли» распространялось его право сбора дани, благодаря которому он смог накопить «бесчисленное множество» золота, серебра и паволоков. По утверждению В. Н. Татищева, Святослав «сына Бориса посадил в Вышгороде, Глеба — в Переяславле, Давида — в Новгороде, а Олега — в Ростов»{331}. Исследователь предполагал, что Чернигов был обменен Святославом на принадлежащие Всеволоду Переяславль и Ростовскую волость, однако в созданной им картине распределения уделов есть несколько моментов, противоречащих источникам. Так, принадлежность Бориса к Святославичам вызывает сомнения, так как, скорее всего, здесь имеется в виду племянник Святослава Борис Вячеславич{332}.
ПВЛ дает основания полагать, что в экономической зависимости от Чернигова Ростовская земля оказалась не в 1073 г., а двумя годами раньше. Княжение Глеба в Новгороде продолжалось как минимум до 1078 г., поскольку летописных данных о его переходе на переяславский «стол» нет. Перечень новгородских князей, приведенный в НIЛМ, относит княжение Давыда к более позднему периоду (1095–1097){333}, между двумя княжениями сына Мономаха — Мстислава. Местом княжения Олега в «Поучении» Владимира Мономаха называется Волынь{334}.
Несмотря на то что сведения Татищева не находят подтверждения в источниках, они часто используются как фактическая основа для реконструкции территориального состава княжеских владений. Например, О. М. Рапов полагал, что в 1073–1076 гг. власть Святослава распространялась на Киевскую, Турово-Пинскую, Древлянскую, Новгородскую, часть Смоленской, а также Переяславской и Ростово-Суздальской земель. «Два последних владения он выменял у брата Всеволода Ярославича за Черниговскую, Муромо-Рязанскую и, вероятно, Тмутороканскую области. Тогда же он стал владетелем и юго-западных земель — Владимиро-Волынской и Червеньской, а также территорий, расположенных по Стрыю, Сапу, Серету и Днестру»{335}.
С источниковедческой точки зрения ситуация такова. ПВЛ, сообщая в конце статьи 1073 г. о том, что «Святослав сел в Киеве», ничего не говорит о судьбе черниговского «стола»; в то же время исследователи обратили внимание на «Поучение» Владимира Мономаха и «Киево-Печерский патерик», которые свидетельствуют о том, что Всеволод остался на княжении в Переяславле{336}.
Таким образом, гипотеза, выдвинутая В. Н. Татищевым, с одной стороны, не подкреплена летописными фактами, с другой — противоречит остальным источникам и может базироваться лишь на логическом применении принципа «лествичного» наследования. Под влиянием татищевской гипотезы, как правило, игнорируют прямое указание ПВЛ под 1093 г., где в конце некролога Всеволоду сообщается, что он умер, «княжив в Киеве 15 лет, а в Переяславле год, и в Чернигове год»{337}.
В числе волостей, часть дани от которых могла поступать в Чернигов, а позднее в Киев, несомненно, была Тмуторокань, куда шла дань от касогов «и иных стран»; за исключением краткого периода 1064–1066 гг., когда здесь княжил Ростислав Владимирович, она находилась под властью одного из сыновей Святослава — Глеба. После того как Глеб около 1069 г. был переведен на княжение в Новгород, в Тмуторокани, надо полагать, сел другой его сын — Роман. Под 1071 г. ПВЛ сообщает, что дань для Святослава собиралась и в Ростовской земле, хотя она входила во владения Всеволода. Таким образом, летописный материал позволяет утверждать, что Святослав Ярославич в 1060 — начале 1070-х гг. располагал экономическими ресурсами северо-востока и юга, которые позволили ему начать борьбу за Киев.
В результате мартовского переворота 1073 г. отношения черниговского князя с Печерским монастырем оказались испорчены, и это не могло не сказаться на репрезентации его деятельности в летописной и агиографической традиции. «Хотя в летописи сохранились статьи, где заметна обработка текстов в пользу Святослава, годы его княжения описаны позднее осуждавшим его летописцем» (А. Г. Кузьмин){338}. Исследователи, вслед за А. А. Шахматовым, полагают, что предвзятое отношение к Святославу связано с нарушением им порядка наследования киевского «стола», на чем, в частности, акцентирует внимание «Житие Феодосия».
Колоритно описал эту ситуацию Д. С. Лихачев: «Игумен Феодосий отказался явиться на пир, которым Святослав собирался ознаменовать свое вокняжение в Киеве, а затем неоднократно обличал Святослава. В проповедях, посланиях („епистолиях“) и через приходивших к нему „вельмож“, которых просил передать Святославу свое осуждение его поступков. Феодосий утверждал, что Святослав „не по закону“ сел в Киеве, прогнав своего старшего брата, которого должен был иметь вместо отца. Феодосий запретил поминать имя Святослава на монастырских службах, и в монастыре по-прежнему поминали Изяслава. После одной из „великих зело“ епистолий, в которой Феодосий сравнивал Святослава с Каином и „иными многими древними гонителями, убийцами и братоненавистниками“, Святослав пришел в страшный гнев. Он бросил на землю послание Феодосия и „яко лев“ рыкнул „на праведного“». Лишь впоследствии «Феодосий стал считаться с Святославом как с киевским князем, но поминал его на богослужении всегда на втором месте после Изяслава»{339}.
По мнению А. Н. Насонова: «В Печерском монастыре сложился определенный идеал князя, и представители династии Рюриковичей, признававшейся в Печерском монастыре единственной законной династией, должны были и в отношении друг с другом и в отношениях с населением не нарушать, во всяком случае, явно и резко, требований этого идеала»{340}. В данном случае он лишь абстрагировал идею М. Д. Присёлкова, приписавшего создание такого «идеального образа» летописцу Никону (отождествлявшемуся в его концепции с митрополитом Иларионом, якобы принявшим под этим именем схиму){341}.
Согласно «Сказанию о чудесах» Бориса и Глеба, князь Святослав, как и его предшественник, проявлял интерес к увековечиванию памяти братьев-мучеников, заложив в их честь в Вышегороде новый храм, однако в самый разгар строительства он скончался «от резанья желве» 27 декабря 1076 г. Учитывая то обстоятельство, что Святослав погребен в черниговском храме Св. Спаса, в то время как его братья Изяслав и Всеволод погребены в киевском храме Св. Софии{342}, можно сделать вывод, что он сосредоточил в своих руках власть над Киевом и Черниговом, и это послужило основанием для составителя княжеского «Изборника», писца Иоанна, назвать его князем «Русской земли», хотя ПВЛ не использует по отношению к нему данный титул.
Как заметил П. П. Толочко: «О смерти его достаточно сдержанно сказано в летописи: в ней нет даже традиционной фразы о сочувствии киевлян к покойнику»{343}. На самом же деле в ПВЛ отсутствует не «традиционная фраза», а традиционный для таких случаев некролог с описанием внешности князя и различных его достоинств. Это является еще одним из доказательств того, что киевская «общественность», возможно, направляемая Печерским монастырем, была настроена к покойному князю враждебно.
Смерть Святослава привела к тому, что вакантными оказались сразу два стола — киевский и черниговский. 1 января 1077 г. ему наследовал Всеволод, но такая ситуация не устраивала одного из младших князей — Бориса Вячеславича, неожиданно проявившего политические амбиции. Летописец сообщает: «Сел Борис в Чернигове месяца мая в 4 день, и было княжения его 8 дней и бежал в Тмуторокань к Роману».
Учитывая, что Борис был сыном Вячеслава Ярославича, княжившего в Смоленске, вряд ли можно считать, что он мог пользоваться какой-то местной поддержкой, либо поддержкой кого-то из многочисленных наследников Святослава. В рамках существующих представлений о принципах наследования «столов» его претензии на Чернигов вообще непонятны; остается предполагать, что предприимчивый князь воспользовался тем, что в этот момент на Русь пришел с поляками Изяслав, и занял город, возможно, с небольшой группой сторонников, но, чувствуя непрочность своего положения, бежал в Тмуторокань, где княжил сын Святослава Роман, имевший больше прав на черниговский «стол».
Переговоры Всеволода и Изяслава, состоявшиеся на Волыни, завершились тем, что Изяслав 15 июля сел в Киеве, а Всеволод вернулся в Чернигов. Вновь образованный «дуумвират» приступил к перераспределению княжений: сын Святослава Глеб был заменен в Новгороде одним из сыновей правящего киевского князя — Святополком. Еще один сын Изяслава — Ярополк — был посажен в Вышгороде, а сын Всеволода Владимир Мономах — в Смоленске. По его словам, другой сын Святослава, Олег, был выведен из Владимира-Волынского и «был у Всеволода в Чернигове».
Как нетривиально писал об этом В. В. Мавродин: «Из „Поучения детям“ Мономаха видно, что Олега пытались всячески задобрить, и, вернувшись к отцу из Смоленска, Мономах вместе с Всеволодом устраивает Олегу обед на Красном Дворе в Чернигове. Но если для Мономаха эти средства казались достаточными, никакими обедами успокоить Олега, у которого буквально из-под носа стащили лакомый кусок, было невозможно. Как только оттираемый своими сородичами на задний план Олег убедился, что из положения „изгоя“ ему не выйти, он бежит 10 апреля 1078 г. в Тмутаракань»{344}.
В Тмуторокани сложилась коалиция «младших князей», противостоявшая при поддержке половцев «дуумвирату», правившему в «Русской земле». И «привели Олег и Борис поганых на Русскую землю и пошли на Всеволода с половцами. Всеволод же вышел против них на Сожицу, и победили половцы русь, и многие убиты были тут: убит был Иван Жирославич и Тукы, Чудинов брат, и Порей, и иные многие, месяца августа в 25-й день. Олег же и Борис пришли в Чернигов, думая, что победили, а на самом деле земле Русской великое зло причинили». Потерпевший поражение Всеволод был вынужден обратиться за помощью к Изяславу. В летописи сохранились подробности встречи князей: «Всеволод же пришел к брату своему Изяславу в Киев; поздоровались и сели. Всеволод же поведал о всем происшедшем. И сказал ему Изяслав: „Брат, не тужи. Видишь ли, сколько всего со мной приключилось: не выгнали ли меня сначала и не разграбили ли мое имущество? А затем, в чем провинился я во второй раз? Не был ли я изгнан вами, братьями моими? Не скитался ли я по чужим землям, лишенный имения, не сделав никакого зла? И ныне, брат, не будем тужить. Если будет нам удел в Русской земле, то обоим; если будем лишены его, то оба. Я сложу голову свою за тебя“. И, так сказав, утешил Всеволода, и повелел собирать воинов от мала до велика». Подробность записи говорит в пользу того, что она, возможно, была написана очевидцем событий; интересно и то, что фраза, которую летопись приписывает Изяславу, по сути, является подтверждением гипотезы о существовании в «Русской земле» правящего «дуумвирата».
ПВЛ сообщает: «И отправились в поход Изяслав с Ярополком, сыном своим, и Всеволод с Владимиром, сыном своим. И подошли к Чернигову, и черниговцы затворились в городе, Олега же и Бориса там не было. И так как черниговцы не отворили ворот, то приступили к городу. Владимир же приступил к восточным воротам от Стрижени, и захватил ворота, и взял внешний город, и пожег его, люди же вбежали во внутренний город. Изяслав же и Всеволод услышали, что Олег с Борисом идут против них, и, опередив их, пошли от города против Олега»{345}.
Летописная статья 1078 г. интересна тем, что здесь впервые зафиксировано проявление сепаратизма внутри «Русской земли». Был ли он следствием длительного противостояния или явлением спонтанным, судить трудно, но факт остается фактом: население города — «черниговцы» — начинают отстаивать собственные интересы. Ожесточенное сопротивление горожан на первый взгляд необъяснимо, если вспомнить, что Борис Вячеславич княжил в Чернигове всего неделю; скорее всего, жители города проливали кровь за Олега, считая его «своим» князем{346}.
Мы не оспариваем того, что под «черниговцами» подразумевается именно городская община (как думает И. Я. Фроянов). Нам представляется противоречивым то обстоятельство, что эти «черниговцы» не препятствовали вокняжению Всеволода в городе год назад, но оказали сопротивление при его появлении у города с киевскими войсками. Это противоречие устраняется, если предположить, что под «черниговцами» подразумевается не все население города, а лишь та его часть, которая поддержала притязания Олега Святославича, сумев взять верх в городской общине.
После поражения на Нежатиной Ниве, где 3 октября 1078 г. погибли Борис и Изяслав, а Олег едва успел бежать в Тмуторокань с остатками дружины, власть в Киеве снова перешла к Всеволоду, а черниговский стол занял недавно воевавший с черниговцами Владимир Мономах. Борьба за «Черниговское наследство» продолжилась летом следующего года, когда на Русь при поддержке половцев вторгся Роман Святославич, оставивший в Тмуторокани вместо себя Олега. Однако Всеволоду удалось заключить мир с половцами, после чего Роман был убит своими недавними союзниками, а Олег, надо полагать, тоже не без ведома Всеволода, захвачен хазарами и выслан в Константинополь. В Тмуторокани водворился присланный из Киева посадник Ратибор. Таким образом, война 1078–1079 гг. за наследство Святослава Ярославича завершилась поражением его сыновей.
Следует отметить факт, на который исследователи почти не обращали внимания. По свидетельству Владимира Мономаха: «И на весну посадил меня отец в Переяславле выше всей братии»{347}. Судя по хронологии событий в «Поучении» и ПВЛ, речь идет о весне 1083 или 1084 г. Сохранение за Мономахом черниговского княжения и посажение его на «стол» в Переяславле означало возвращение «Русской земли» к «дуумвирату» 1077–1078 гг., что дало князю основание подчеркнуть свое превосходство «перед братьями». При жизни Всеволода это исключительное положение Мономаха не оспаривалось даже инициатором княжеских «крамол» Олегом Святославичем, вернувшимся в Тмуторокань в 1083 г.
После утверждения на киевском «столе» Всеволод Ярославич достроил заложенную Святославом церковь Борису и Глебу, однако сразу по окончании строительства храм рухнул. Если верить составителю «Сказания чудес», на рубеже 80-х и 90-х г. XI в. культ князей пришел в упадок{348}.
Следующий этап развития культа Бориса и Глеба оказался связан с изменением политической структуры «Русской земли» в 90-х г. XI в., когда ее городские центры вновь оказались в руках «триумвирата», составленного на сей раз из двоюродных братьев: в 1093 г. — из Святополка Изяславича, Владимира и Ростислава Всеволодовичей; в 1097 г. — из Святополка, Владимира и Давыда Святославича{349}, которого пытался оттеснить на задний план младший брат Олег. Как и следовало ожидать, отношения между его участниками уступали аналогичному политическому союзу 1050–1060-х гг.
После смерти Всеволода в апреле 1093 г. Мономах отказался от возможности занять киевский стол вне родового старшинства в пользу Святополка. Летописец рассказывает об этом: «Владимир же стал размышлять, говоря: „Если сяду на столе отца своего, то буду воевать со Святополком, так как стол этот был его отца“. И, размыслив, послал по Святополка в Туров, а сам пошел в Чернигов, а Ростислав — в Переяславль. И после Пасхи, по прошествии праздничной недели, в день антипасхи, месяца апреля в 24-й день пришел Святополк в Киев. И вышли навстречу ему киевляне с поклоном, и приняли его с радостью, и сел на столе отца своего и дяди своего»{350}. Однако на следующий год Мономаху пришлось отказаться от Чернигова, когда Олег Святославич возобновил войну за «стол» своего отца, и перейти на княжение в Переяславль, оставшееся вакантным после гибели младшего брата Ростислава в битве с половцами на реке Стугне. О начале второй войны за «Черниговское наследство» ПВЛ говорит под 1094 г.: «В тот же год пришел Олег с половцами из Тмутаракани и подошел к Чернигову, Владимир же затворился в городе. Олег же, подступив к городу, пожег вокруг города и монастыри пожег. Владимир же сотворил мир с Олегом и пошел из города на стол отцовский в Переяславль, а Олег вошел в город отца своего. Половцы же стали воевать около Чернигова, а Олег не препятствовал им, ибо сам повелел им воевать»{351}.
Владимир Мономах в «Поучении» сообщает детали этих событий: «И потом Олег на меня пришел со всею Половецкою землею к Чернигову, и билась дружина моя с ними 8 дней за малый вал и не дала им войти в острог; пожалел я христианских душ, и сел горящих, и монастырей и сказал: „Пусть не похваляются язычники“. И отдал брату отца его стол, а сам пошел на стол отца своего в Переяславль. И вышли мы на святого Бориса день из Чернигова и ехали сквозь полки половецкие, около 100 человек, с детьми и женами»{352}.
Итак, Олег Святославич добился «отчего» стола в Чернигове ценой разорения волости. Не исключено, что капитуляция Мономаха являлась следствием целенаправленного политического компромисса, позволившего восстановить нормальное функционирование порядка наследования «отчин» в «Русской земле»{353}. Вокняжение Олега в Чернигове не означало окончания войны за «Черниговское наследство». Судя по летописи, его целью было не только объединение всех территорий, которыми так или иначе управлял его отец Святослав, но и дальнейшее их расширение{354}.
Если против Владимира Мономаха действовал Давыд Святославич, пытавшийся закрепиться на княжении в Смоленске, то сын Мономаха Изяслав в 1095 г. захватил Муром, где сидел посадник Олега. Кроме того, по утверждению враждебно настроенного к Олегу летописца, он категорически отказался участвовать в формировании коалиции против половцев, чем спровоцировал создание союза князей Киева и Переяславля и был вынужден бежать из Чернигова в Стародуб, где сдался после тридцати трех дней осады и «целовал крест» о присоединении к антиполовецкой коалиции вместе со своим братом Давыд ом. Но он не выполнил условий мирного соглашения и, набрав при содействии Давыда воинов в Смоленске, отправился выгонять Изяслава из Мурома, погибшего в битве 6 сентября 1096 г. Казус заключался в том, что Олег, бывший крестным отцом погибшего княжича, стал виновником его смерти. Однако и это не умерило его политических аппетитов.
По свидетельству ПВЛ: «Олег же по взятии города перехватал ростовцев, и белозерцев, и суздальцев, и заковал их, и устремился на Суздаль. И когда пришел в Суздаль, сдались ему суздальцы. Олег же, замирив город, одних похватал, а других изгнал и имущество у них отнял. Пошел к Ростову, и ростовцы сдались ему. И захватил всю землю Муромскую и Ростовскую, и посажал посадников по городам, и дань начал собирать»{355}. Таким образом, черниговский князь при содействии младшего брата Ярослава не только восстановил контроль над своей «отчиной», но и захватил «отчину» своего противника Владимира Мономаха. Поскольку попытки урегулирования конфликта, предпринятые Мономахом и его сыном Мстиславом, оказались тщетными, он разрешился битвой при Калокше, где Олег потерпел поражение и вынужден был бежать, утратив все свои приобретения. В этих условиях ему пришлось согласиться на участие в княжеском съезде, состоявшемся в 1097 г. в Любече.
ПВЛ так описывает это собрание: «Пришли Святополк, и Владимир, и Давыд Игоревич, и Василько Ростиславич, и Давыд Святославич, и брат его Олег, и собрались на совет в Любече для установления мира, и говорили друг другу: „Зачем губим Русскую землю, сами между собой устраивая распри? А половцы землю нашу несут розно и рады, что между нами идут войны. Да отныне объединимся единым сердцем и будем блюсти Русскую землю, и пусть каждый владеет отчиной своей: Святополк — Киевом, Изяславовой отчиной, Владимир — Всеволодовой, Давыд и Олег и Ярослав — Святославовой, и те, кому Всеволод роздал города: Давыду — Владимир, Ростиславичам же: Володарю — Перемышль, Васильку — Теребовль“. И на том целовали крест: „Если отныне кто на кого пойдет, против того будем мы все и крест честной“. Сказали все: „Да будет против того крест честной и вся земля Русская“. И, попрощавшись, пошли восвояси»{356}.
Надо отметить, что летописная запись о княжеском съезде в Любече менее подробна, чем другие статьи ПВЛ за первую половину 90-х гг. XI в. Поэтому вряд ли она может рассматриваться как завершение Начального свода (о чем писал академик Л. В. Черепнин){357}. Статья 1097 г. поражает своей «протокольной» лаконичностью и не имеет даже календарной даты, что позволяет предполагать, что она написана гораздо позже описываемых в ней событий. Создается впечатление, что летописец не придавал им особого значения, видимо, считая, что этот съезд ничем не отличался от аналогичных княжеских встреч в Вышгороде в 1072 или в Киеве в 1078 г. Между тем в историографии он рассматривается как один из ключевых моментов эволюции древнерусской государственности{358}.
На Любечском княжеском съезде еще присутствует идея единства, но летописец уже вынужден считаться с политической реальностью последних десятилетий, когда стольные города, находящиеся во владении разных княжеских ветвей, становятся причиной кровопролитных междоусобий, а внутри них вызревает партикуляризм городских общин. В этом контексте акт 1097 г. — это не только финал войны за «Черниговское наследство», но и своеобразный предохранитель от прецедентов 1073 и 1078 гг. По мнению И. Я. Фроянова и А. Ю. Дворниченко: «Договор князей, заключенный в Любече, являлся, по сути, признанием самостоятельности Чернигова и отчасти Переяславля»{359}. Хотя идея единства «Русской земли» сохранялась еще долгое время, с этого момента составлявшие ее ядро политические центры пошли самостоятельным путем.
Владения Святослава Ярославича с огромными экономическими ресурсами за пределами «Русской земли», были возвращены его детям в раздробленном виде, — следовательно, потенциальная политическая опасность для правителей Киева и Переяславля была устранена. Из летописных свидетельств можно заключить, что по условиям соглашения в Любече Давыд Святославич получил «стол» в Чернигове, Олег — княжение в Новгороде-Северском, Ярослав — в Муроме и Рязани. Существует предположение, что в обмен на возвращение детям Святослава их «отчин» Любечский съезд по инициативе Владимира Мономаха исключил «возмутителей спокойствия» Святославичей из числа наследников киевского «стола»{360}.
Как показали дальнейшие события, «возмутителями спокойствия» являлись не только они…
<< Назад Вперёд>>
Просмотров: 2561