Кто ты, Ермак Тимофеевич?
Я вижу ошибочность некоторых сообщений в каждой летописи и ни одну не считаю вполне достоверной с первого до последнего слова. Таких летописей нет и не могло быть…
Дмитриев А. Л. К истории Сибирского вопроса // Пермский край. Пермь, 1895.
Одно из самых ярких событий поры начальной колонизации Урала — бесспорно, организация похода «за Камень» казачьей дружины Ермака. Похода, завершившегося сокрушительным разгромом войска сибирского царя Кучума, фактически положившего начало быстрой русской колонизации сибирских просторов по всей их протяженности — от лесистых уральских круч и до самых тихоокеанских вод.
Вот уже четыре века Ермак — повсеместно признанный национальный герой русского народа. Его деяния внесены в скрижали летописей. Огромное число историков перерыли мегатонны архивных бумаг, охотясь за малейшими упоминаниями деталей его поразительной сибирской эпопеи. Писатели, поэты на самых разных языках прославили его дела. И что, наверное, выше всего, благодарная память русских и уязвленная память татар в бесчисленных песнях, легендах закрепила за ним навечно место в пантеоне самых значительных деятелей своего времени.
До наших дней дошли несколько портретов Ермака. На них изображен плотный чернобородый, уверенный в себе человек. Отблескивающая броня доспехов. Грозное оружие в сильных руках.
На портретах он спокоен, взгляд широко посаженных глаз сосредоточен и мудр. И таинствен. И таинственность эта живописцами не придумана. Она естественна для человека, о котором написаны эвересты тонких и толстых книжек, но в которых — что больше всего и поражает читателей — более или менее соотносятся описания только последних года-двух его невероятной судьбы. Об этом писано-переписано. И пересказывать подробности громких Ермаковых походов и побед здесь неуместно. А поговорим о том, что до сих пор вызывает споры исследователей и взаимоисключающие выводы многих читателей многонациональной страны.
Да, Ермак приплыл на Иртыш — все в этом сходятся. Да, в нескольких жестоких сечах разметал Кучумовы рати. И это ни у кого сомнений не вызывает. А до того?! Откуда он взялся, этот герой? Как попал на Урал?.. Как занесло его в Сибирь?..
У историков об этом нет единого мнения. Даже в толковании имени его специалисты определяются так: «Если по мнению такого-то, то… а вот а грамоте такой-то он назван…»
Так что понятен абзац величайшего знатока русских летописей и архивов Николая Михайловича Карамзина, которым он посчитал необходимым предварить в своей «Истории государства Российского» описание Ермаковой сибирской эпопеи: «Начиная описание Ермаковых подвигов, скажем, что они, как все необыкновенное, чрезвычайное, сильно действуя на воображение людей, произвели многие басни, которые смешались в преданиях с истиною и под именем летописаний обманывали самих историков…»
Конечно же, сделать обзор всех этих «обманов» невозможно в одном очерке. Поэтому здесь мы попытаемся коснуться только нескольких аспектов освещения в летописях личности Ермака и его предсибирской жизни.
В науке бытуют сегодня четыре основные точки зрения на появление Ермака на Урале. Приведем их по хронологии появления.
1. Его привела в Сибирь неуемная страсть к прикарманиванию чужих богатств, которую он до того успешно утолял, грабя всех, кого ни попадя, на нижневолжских просторах. И где ратники Ивана Грозного так прищемили ему хвост, что он вынужден был срочно перебираться в места, более для таких дел благоприятные.
2. Его призвали защищать от набегов инородцев свои владения прикамские богатеи Строгановы.
3. Казачий атаман Ермак самозванно возник на строгановских землях. И они, чтобы избавиться от присутствия у себя могучей шайки разбойников и в то же время чтобы получить себе добрый навар, уговорили атамана направиться в Сибирь, где от богатств всяких у тамошних татар короба лопаются, а уж они Ермаку помогут и порохом, и едой, и проводниками.
4. Ермак Тимофеевич — один из военачальников казачьих формирований на правительственной службе, был в срочном порядке, по докладу приуральских властей, направлен с западного фронта, где он сражался с поляками, на восточные рубежи государства, где резко обострилось сопротивление местных жителей русским колонизаторам.
Первая точка зрения основана на старейшем из дошедших до нас письменных источников, описавшем Ермаковы подвиги, — так называемой Есиповской летописи. Летопись эту закончил составлять в 1636 году в Тобольске дьяк Савва Есипов. Приказал ему совершить эту работу архиепископ Тобольский Нектарий. Владыка повелел дьяку порасспросить оставшихся в живых казаков, сподвижников Ермаковых, почитать рукописи татарских летописцев и дал в пользование синодник казачьей дружины. (Синодник этот был составлен в 1622 году казаками Ермаковой дружины по просьбе предыдущего тобольского преосвященного — Киприяна, который попросил их тогда же и составить «Написание» о том, как они «приидоша в Сибирь».) По есиповским записям судя, казаки эти действительно вволю наразбойничались на волжских струях, а потом присланное царское войско заставило их искать новое место для грабежа, и они, посовещавшись, решили — давайте махнем в Сибирь, там уж московский царь нас не достанет, там уж мы вновь разгуляемся. О Строгановых Есиповская летопись совершенно не упоминает. И только в одном из ее позднейших списков глухо звучит фраза, что, мол, что-то подобное где-то записано. В общем, нападение на Сибирь казаков Ермака — их личная идея и присоединение Сибири — их личная заслуга.
Такая точка зрения устоялась. У нее были и есть сторонники среди известнейших дореволюционных и советских историков. Что ж, может, так все и было. Только уж больно похоже на рядовой былинный сюжет.
Вторую точку зрения обосновывают, прежде всего, так называемая Строгановская летопись и несколько царских грамот, тексты которых с ней согласуются. Главным моментом этой летописи является сообщение, что 6 апреля 1579 года Максим Яковлевич Строганов отправил гонца на Нижнюю Волгу к тамошним казакам, приглашая их к себе на службу и суля за то всякие блага. Опять же понуждаемые царской погоней, казаки с радостью ухватились за такое предложение и почти немедля прибыли в строгановские владения. Строгановы их приняли очень радушно, и не только приветили и кормили два года и два месяца, но, истратив на их снаряжение, по некоторым источникам, около 20 тысяч рублей (деньги очень немалые), дав им и харч на дорогу, и проводников, отправили покорять Сибирь.
Все изложенное в версии Строгановской летописи очень возможно, и ей доверились и Н. М. Карамзин, и С. М. Соловьев, и ряд других виднейших историков. И действительно, почему бы ей не верить? Строгановы действительно страдали от набегов и непокорившихся местных князьков, и воинственных сибирских мурз. И действительно у царя не хватало войск защитить надежно все свои владения. Строгановы хорошо усвоили урок 1552 года, когда жители Соликамской молили государя о помощи от осадивших город ногайских татар. Тогда в ответ на их просьбу царь прислал… складной образ Николая Чудотворца. Другого защитника он им прислать не смог.
Так что, когда сибирским царем стал Чингизид Кучум, в 1571 году написавший самому московскому царю, что, мол, больше дань ты от меня не получишь, а как жить дальше нам, сам решай — можем и воевать, можем и мирно бытовать, — Строгановы глубоко задумались о своей безопасности.
Уже в 1572 году они формируют свой казачий полк в тысячу человек, который был ими собран по разрешению царя, но, правда, тут же и отправлен по цареву указу на фронт у Оки. Тем временем Кучум продолжал нападать на строгановские владения и уже в 1573 году организовал мощную экспедицию туда. Только предельная мобилизация Строгановыми своих ратников позволила им отстоять свои городки.
Вот тогда-то и поняли окончательно Строгановы: покой на их землях настанет, только когда они утвердятся и за Камнем. Они надумали просить у царя разрешение на владение приобскими землями — и получили его в 1574 году. Так Строгановы хотели решить все свои проблемы — да еще с немалым приварком. Но для того чтобы свершить задуманное, нужны силы. И нет ничего необычного в том, что они решили позвать защитников издали. Надо помнить — в 1578 году истек двадцатилетний срок освобождения от податей, которое было даровано Строгановым и людям, что селились на их землях, в 1558 году. С 1578 года начался отток мобильных работников, особенно мужчин, которые не желали выплачивать предъявленные им налоги. С кем же Строгановым оставалось идти воевать татар?! Так что с этой стороны и историческая логика, и фактическая канва событий соотносятся.
Что же смущает несогласных с версией этой летописи? Слишком уж там выпячено строгановское участие. Вплоть до того — сколько, и как, и кому Максим дал, и как проводников подбирал, и прочее, и прочее.
Кроме того, незачем им было, по мнению некоторых, у себя держать ораву (не менее 500 человек) вооруженных бездельников целых два года. Не такие Строгановы были дураки, чтобы сначала пригласить людей, а потом придумать, чем бы их занять. Они уж, наверное, сразу бы и припас им приготовили да прикупили, чем зря два года деньги тратить на их прокорм.
Летом 1581 года на строгановские владения было совершено два очень грозных нападения пелымских князей — сначала Бегбелия, а потом Кихека. Как сообщает летопись, оба эти набега были отражены ратниками, собранными Максимом и Григорием Строгановыми. Причем второе нападение случилось день в день, когда Строгановы отпустили Ермака в Сибирь и он только-только погрузился в свои струги. Так никто за ним в погоню, чтоб помог, не послал, а сила тогда на Строгановых навалилась великая. Еле-еле отбились.
А другие факты…
К примеру, такой. Дали Ермаку проводников, которые уже через 9 дней заблудились…
В общем, довольно основательные сомнения есть в точности Строгановской летописи. Как заявил один критик ее, многое в ней было переработано «для прославления этой семьи».
Третья точка зрения основывается на осмыслении обеих летописей и некоторых других исторических документов.
Так, Кунгурский летописец в седьвдрм разделе утверждает, что «…а в поход Ермак, на струги дружине своей у Максима взимая с пристрастием, а не вовсе в честь или взаймы, но убити хотеша и жита его разграбить и дом его и при нем живущих разорити в конец, и приступи к Максиму гызом. Максим же увещеваше их Богом и государем, что числом их запасов дати, и о том прося у них кабалы: егда возвратитеся, на ком те припасы по цене взяты и кто отдаст точно или с лихвою? Из них же войска паче всего Иван Кольцов с есаулы крикнуша: „О мужик! не знаешь ли, ты и теперь мертв, возмем тя и расстреляем по клоку…“»
Что-то не похож этот разговор на соглашение полюбовное. Да и историк П. С. Икосов (он же был главноуправляющим имений у Строгановых и, следовательно, был знаком с их закрытыми архивами) утверждает, что нападения на строгановские земли пелымцев были спровоцированы бесчинством в тех местах Ермаковых казаков. Может, и поход-то Ермаков был начат в предзимье, 1 сентября, чтоб спровадить их поскорее. Ведь, чтобы воевать в Сибири, зима плохо годилась для конных казаков и была не совсем удобна для плавания на стругах. Уж Строгановым-то было доподлинно известно, что «в Сибирь зимним путем на конях пройти не мочно».
Так что вполне может быть и так, что сговор Строгановых с казаками был вынужденным для уральских владык и довольно немирным.
Четвертая точка зрения не так распространена. У нее очень немного сторонников. Но и она базируется на документальной основе. В 1867 году появилась на русском языке изданная переписка военачальников и Канцелярии Стефана Батория. И вот там отыскался рапорт, в котором некий пан Стравинский доносит своему королю, что под Могилевом, где польским войскам противостояли московские рати, среди военачальников русских находится «Ермак Тимофеевич, атаман казацкий».
Правда, сторонники всех предыдущих точек зрения на это сообщение накинулись дружненько. Сначала придирались к тому, что атаман не так назван, потом говорили, что донесение датировано 27 июня 1581 года, а по Строгановским летописям, 1 сентября Ермак уже отплыл от Строгановых, немыслимо, мол, перебраться в столь короткий срок на такие дали. Ну и, главное, такое понимание жизненной стези Ермака ни в какую не согласуется с летописями.
Хотя в народной фольклорной традиции хранится и такая информация: воевал, мол, Ермак Тимофеевич за царя-батюшку и когда тот Казань брал, и когда Астрахань осаживал. Да и надо было вельможам Ивана Грозного начать наконец реагировать и на мольбы о защите Строгановых, и на просьбы о помощи чердынского воеводы. Потому что Кучумовы орды стали тревожить уже всю восточную границу Московского государства…
В общем, вопрос требует дальнейшего изучения.
Так же, как и такой, правда, довольно мелкий — а как все же звать Ермака Тимофеевича?
Видимо, поначалу ничего в том имени необычного не было. Мало ли кого как зовут. Тем более, что, когда копнулись в строгановских архивах, там Ермаков оказалось всяких разных не один. Так, у младшего сына Аникия Строганова, Семена, в дворне было даже два Ермака по переписи 1583 года — Ермак Морок и Ермак-езовщик (рыбак). Но поскольку в святцах православных вроде такого имени не было, стали вспоминать, что так называют еще и котел, в котором артели еду готовят. Стало быть, до атаманства Ермак был кашеваром. Потом выяснилось, что так на Волге называют мельничный жернов. Он тогда, выходит, из мельников в разбойники подался?..
И тут обнаруживается, что подвиги Ермака в Сибири были занесены еще в одну летопись, составленную в 1760 году тобольским ямщиком Иваном Леонтьевичем Черепановым.
Черепановская летопись сразу стала сенсацией, потому что в ней впервые отыскалась — что бы вы думали? — родословная Ермака. В ней подробно расписывалось, как его дед подрабатывал извозом у муромских разбойников, за то был изловлен и посажен в тюрьму. Потом сбежал с женой и двумя детьми, которые после смерти отца нашли себе приют в строгановских вотчинах. Оказалось, что Ермак — это Василий Тимофеевич Оленин. И у него еще есть куча родных и двоюродных братьев.
Вообще, вещь достаточно невероятная. Казак — разбойник, человек, живущий фактически вне закона, вдруг во всеуслышанье объявляет о своих родственниках, ставя их тем под несомненный удар. Н. М. Карамзин эти «новости» назвал «сказкой», а историк Л. H. Майков вообще категорически заявил в 1876 году: «…летопись И. Л. Черепанова не заслуживает того, чтобы она была напечатана…»
Но неожиданно появились свидетельства, что Черепановская летопись — просто добросовестная компиляция многих источников. И один из них — «Сказание Сибирской земли» — отыскал известный уральский краевед, Александр Алексеевич Дмитриев. В этом «Сказании» сведения о Ермаке практически полностью совпадали с черепановскими.
Конечно, и на А. А. Дмитриева тоже сразу накинулись критики. Они обвинили опубликованный им текст в том, что он «…представляет неумную и подчас нелепую подделку под славянский (язык. — Л.С.)…» и что он вообще не имеет имени составителя. Однако у Дмитриева нашлись и защитники, в конце концов доказавшие, что такие же биографические данные о Ермаке впервые записаны не так уж и далеко от 1633 года.
С одной стороны, это сразу укрепило позиции Черепановской летописи. Но, с другой стороны, стали раздаваться и голоса — не слишком ли много разноречивых сведений появилось в одно и то же якобы время и в одном и том же месте. Ведь Дмитриев нашел свое «Сказание» не где-нибудь, а в Соликамском уезде.
В общем, и с вопросом имени сибирского героя тоже немалые сложности.
Кстати, хотя заслуги этого человека перед Московским государством были признаны практически сразу же — как же, сам Иван Васильевич Грозный ему шубу со своего плеча пожаловал, — то вот возведение его в ранг национального героя имело своих оппонентов.
Вопрос оказался настолько серьезным, что был даже вынесен на заседания «Исторического отделения» С.-Петербургской академии наук 3 и 6 июня 1748 года. Вот какие сведения о том заседании приводит в своей книге «Дом Строгановых в XVI–XVII веках» А. А. Введенский: «…в протоколах… отмечено, что „господин профессор Ломоносов мнит, что подлинно неизвестно, для себя ли Ермак воевал Сибирь или для всероссийского самодержца, однако сие правда, что он потом поклонился ею всероссийскому монарху. Того ради, буде оные рассуждения, которые об его делах с некоторым похулением написаны, не могут быть переменены, лучше их всех выкинуть“».
Академика смущало, что главный герой событий был разбойником. В. К. Тредьяковский, поддерживая М. В. Ломоносова, указывал: «Понеж благопристойность и некоторые политические опасности и предосторожности требуют, чтобы нечестным названием Ермака не оскорблять читателей, а особенно Российских, которые уже все к нему великую склонность имеют за учиненное им знатное и полезное дело… то… помянутые об нем описания все выключить вон, ежели поправлены и умягчены быть не могут».
Вот так-то. А вы говорите: Оруэлл, Платонов… В России причесывать историю эвон еще когда начали. Так что и всю правду о Ермаке Тимофеевиче нам еще предстоит выяснять. Но в то же время, большинство из нас, думается, сможет смириться с мыслью, что сегодня наука не знает достаточно определенно — как, когда, по чьему желанию атаман Ермак заявился на Урал. В конце концов, для потомков важнее знать не то, как он здесь появился, а то, что он здесь совершил.
Казалось бы, в этом-то все исследователи едины: совершил блистательный подвиг. Ведь, как выразился Николай Михайлович Карамзин, «…ни современники, ни потомство не думали отнимать у Ермака полной чести сего завоевания, величая доблесть его не только в летописаниях, но и в святых храмах, где мы еще и ныне торжественно молимся за него…»
Молимся, естественно, в русских православных храмах.
Но ведь там молятся далеко не все.
О чем, к примеру, свидетельствует письмо, опубликованное в журнале «Родина» (№ 5 за 1990 год, с. 75). Автор письма М. Х. Халитов к «…личности человека по кличке „Ермак“…» относится совсем иначе. Он считает, что пришедшие в Сибирь атаман и его казаки — просто-напросто «профессиональные убийцы», которые «…расстреливали наших предков, как диких животных, в крови потопили их сопротивление. Привыкшие убивать всякого, кто попадется, к убийствам „туземцев“… относились как к тренировкам по мишеням. И вот таких людей русская литература и русский народ в подавляющем большинстве представляют как народных героев, считая захват чужих земель и покорение других народов святым делом, подвигом. До настоящего времени я еще не встречал ни в печати, ни по радио, ни по телевидению, ни в кино ни слова осуждения злодеяниям этих так называемых „первопроходцев“ и их атамана. Не первопроходцы они, а первоубийцы…».
Вот так жестко, резко М. Х. Халитов отвергает благолепное мнение Н. М. Карамзина.
Что тут сказать? Можно просто отмахнуться от мнения Халитова, через четыре сотни лет после сибирских событий пытающегося посчитаться с обидчиком «своих предков». А можно и задуматься. И припомнить. Не он первый поднимает голос против стереотипов, устоявшихся в истории. А уж относительно качества оценок автора «Истории государства Российского» мы имеем свидетельство самого Александра Сергеевича Пушкина:
Действительно, столкновение столь крайних оценок деятельности Ермакова воинства высвечивает одну весьма непростую проблему — проблему оценки русской колонизации восточных земель, а точнее — чего уж там таиться, — проблему оценки русского империализма.
У этой проблемы много аспектов.
Вот один из них.
Почти все маститые русские историки (и в далеко минувшие дни, и во дни сегодняшние) пишут для всей нашей огромной страны «Историю» с позиций… дворовых великого князя московского. Владения которого, правда, разрослись со временем от Балтийского моря до Японского и от Черного до Белого. И стали многоязыкой, многоукладной империей. А они — историки — так и продолжают писать историю русского православного владения по канону, заведенному еще в дальней давности. Его удачно стилизовал А. С. Пушкин:
Наши правители — естественно, сведущие, многомудрые правители (за некоторыми исключениями!). А вот они — всякие там хазары — в лучшем случае неразумные, темные нечестивцы.
Что — эти наши историки такие уж простаки, что не заметили превращения княжества в империю? Да нет, конечно, все это замечено и описано. Только описано с точки зрения «руководителей» этой империи, привитой и им, историкам, и большей части русского населения, которых тоже приучили считать, что христианнейшие русские правители, вдохновленные самим Господом, должны были использовать всю мощь крепнущей русской нации на приобщение «нехристей» к свету Господню. При этом как бы не замечалось, что попутно прибирались к рукам и территории этих «нехристей», что помимо их воли и желания строились там церкви и крестили «темных инородцев».
Так, во всяком случае, представлялось многим ученым. И во многих русских головах такое упрощенное понимание предназначенности Московского государства, выраженное краткой формулой «Москва — третий Рим», привилось. И этому поспособствовали и деяния Ермаковы.
Ведь, с точки зрения русского человека, победы Ермака на берегах Иртыша — не что иное, как великое свершение многовековых чаяний русского народа. Ведь Ермаку удалось блистательной победой завершить последнее действие великой исторической трагедии, начатой резней на Калке в 1223 году. Резню эту устроили нежданно свалившиеся на русские земли орды Чингисхана (тоже, кстати, создавшего всемирную империю). И вот оно, свершилось великое возмездие за более чем трехвековое пребывание в состоянии унизительного страха, жизни в ожидании каждодневно возможного опустошительного татарского нашествия. А уж когда эти нашествия свершались, пощады русским не было…
Этот страх не прошел и после Куликова поля, потому что почти сразу вслед за ним Москва была сожжена Тохтамышем. И не испарился после «стояния на Угре», потому что грозные ханства татарские продолжали окружать русские земли со всех сторон. И со всех сторон, повторим, можно было от них ждать набега, разорений, неволи, гибели. И уж как ни радовался русский народ разгрому Казанского и Астраханского ханств, как можно забыть, что стоил он многих кровавых усилий. А тут вдруг не многочисленные русские рати, а какая-то банда, шайка, безвестная до того ватага громит, да как — наголову, грознейшее и мощнейшее Сибирское ханство, рассеивает его воинство, в сотни раз большее по численности! Воинство, которым в сечах руководил прямой потомок Чингисхана Кучум. Вот тогда-то все русские поверили по-настоящему: все, татарской опасности — конец!
Как же не сохранить такой подвиг в благодарной памяти народной!
И никто русский народ за это осудить не вправе.
Так что с полным основанием Ермак Тимофеевич — национальный герой русского народа. Исполать ему!
Только не надо делать его героем всех народов империи. Не может он стать героем татарского народа, так же как трудно приучить поляков считать Суворова их национальным героем. Или Шамиля — русским.
Да, так получилось: мы — наследники создателей и жителей одной из величайших империй в мире. И не надо шарахаться от этого слова только потому, что нам еще в детских садах внушали: империалисты — это бяки. И невдомек нам было, что, назвав бывшую Российскую империю — СССР, большевики мало что изменили в империалистической сути огромной страны.
Но что же такое империализм? Н. Бердяев в «Судьбе России» предлагает такое толкование этого термина: «В истории нового человечества происходит двойственный процесс — процесс универсализации и процесс индивидуализации, объединения в большие тела и дифференциация на малые тела. Национализм есть начало индивидуализации, империализм — начало универсализации. В то же время, как национализм склонен к обособлению, империализм хочет выхода в мировую ширь… Империалистическая воля пролила много крови в человеческой истории, но за ней скрыта идея мирового единства человечества, преодолевающего всякую национальную обособленность, всякий провинционализм… И очень наивна та философия истории, которая верит, что можно предотвратить движение по этому пути мировой империалистической борьбы, которая хочет видеть в нем не трагическую судьбу всего человечества, а лишь злую волю тех или иных кланов, тех или иных правительств…»
Правда, у русского империализма, по тонкому наблюдению профессора Гарвардского университета Ричарда Пайпса, многократно повторенный историей феномен стремления многих правителей к концентрации народов и государств вокруг какого-то одного народа или государства имел еще и более «субъективные» объяснения. Определяющее из них, по Пайпсу, — бедность природы исконных русских земель. Но этот фактор многократно усиливался и завистью московских правителей к образу жизни правителей и народов окружающих стран. Ведь купцы доводили до них и нежную мягкость сибирских соболей, и красоту кубков, блюд арабского чеканного серебра, и тонкие кипрские вина, и прочая, и прочая, и прочая… И довольно простой, в военном отношении, конечно, им казалась возможность добраться посуху или водой в любой конец тогдашнего мира, где были эти богатства — в Европу, бухарские края, Сибирь и далее.
Потому-то в русской истории и столь чтимы герои-захватчики (как и в истории империалистической Испании — Кортес и Писарро, а в истории США — «пионеры» захвата у индейцев западных территорий Северной Америки).
Конечно же, это понимали и великие русские философы. Тот же Николай Бердяев констатирует: «…Человечество идет к единству через борьбу, распрю и войну. Это — печально, это может вызвать наше негодование, это — показатель большой тьмы, в которую погружены самые корни человеческой жизни, но это так…» Тем не менее он убежденно заявляет: «Но империализм с его мировыми притязаниями вовсе не означает непременно угнетение и истребление малых народностей…»
Владимир Соловьев, другой великий русский философ, как бы дополняет Бердяева: «Всякая народность имеет право жить и развивать свои силы, не нарушая таких же прав других народностей».
А уж если им довелось схлестнуться в ратоборстве, то надо помнить — после любой драки наступает мир. И снова надо жить рядом. И понимать — «…никогда нельзя сказать, что в любой борьбе один народ целиком представляет добро, а другой зло, один народ может быть лишь относительно более прав, чем другой». (Это опять Бердяев).
Вот и всё. Рецепт прост. И в нем одно из основных требований — не навязывать другим свой стиль жизни, своих богов, своих героев. Но то, что осмыслили великие русские философы, далеко не стало нормами бытия российской, а потом и советской государственности. Если многие малые народы искренне тянулись к большой, великой культуре русского народа, то государственные структуры делали все, чтобы эту культуру сделать монокультурой. Заменяли арабский алфавит кириллицей, для всех вводили один обязательный государственный язык, одних и тех же святых и героев — Владимира Святителя, Степана Разина, Павлика Морозова…
Думается, при всем огромном моральном и политическом значении для русских сделанного Ермаком не стоит делать его героем, скажем, татарского народа. У него есть Тохтамыш, которого тоже вовсе не обязательно чтить москвичам…
<< Назад Вперёд>>
Просмотров: 6134